В матушкиной комнате…

Ко Дню рождения Евгении Яковлевны Чеховой

Почти всегда своим становлением и развитием всякая сильная личность обязана родителям – ибо нет у человека других опор в его жизни, кроме матери и отца, как нет другой желанной пристани, кроме родной, для корабля, плутающего в бурном океане.

Любовь к матери, особенно трепетную, Антон Павлович Чехов пронёс через всю жизнь. Ещё в годы своей юности он писал брату: «Для нас дороже матери ничего не существует в сем разъехидственном мире…» Сколько помнил себя Чехов, мать была для него идеалом доброты и сердечности. «Мать очень добрая, кроткая и разумная женщина, ей я и мои братья обязаны многим».

В комнате матушки писателя в ялтинском доме сохранилась обстановка, которая была при её жизни – на стенах всё те же фотографии родственников, живописные работы членов семьи и знакомых, вещи, которые Евгения Яковлевна использовала в быту: шкатулочки для мелочей, бережно хранимые, мебель, заботливо укрытая салфеткам. На маленькой этажерке-подставке в углу, покрытой кружевной салфеткой, покоятся подсвечник, толстая Библия с Ветхим заветом и футляр от очков Евгении Яковлевны в тиснённом картонном корпусе с плетёной фактурой.

На крышке его, изящным шрифтом на перевязи, тиснённым серебром выведено: «Оптикъ И. Милькъ и С-нъ» под знаком поставщика двора Его Императорского Величества. Фирма эта была основана в 1848 году Иоганном Мильком в Санкт-Петербурге в виде мастерской по шлифовке оптических стекол и магазина оптических товаров, а затем получила развитие при его сыне Федоре Ивановиче Мильк. В 1873 году фирма была удостоена звания поставщика Петербургской глазной лечебницы.

Спустя десять лет открылось отделение в Москве, где оно прекрасно себя зарекомендовало высоким качеством изделий и стало комиссионером Императорского московского университета – в эти годы А. П. Чехов становится одним из постоянных клиентов Милька. Здесь он заказывает пенсне, стёкла и шёлковые шнурки – для себя и членов семьи.

Примечательно, что здание, в котором находилось представительство и магазины, располагалось на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка в Москве. Это совсем недалеко от церкви Козьмы и Дамиана в Шубине и дома №9 по Столешникову, где находилась известная каждому литератору квартира - квартира В. А. Гиляровского, частым гостем которой в годы московской жизни бывал и А. П. Чехов.

И вот, этот футляр, этот маленький, незатейливый предмет быта, к которому прикасались заботливые руки женщины, воспитавшей всемирно известного русского классика, становился частым и верным спутником её в те долгие вечерние часы, которые Евгения Яковлевна проводила либо в душеспасительном чтении Библии – ведь она была верующей женщиной, либо за рукоделием. День же её проходил в заботах, и футляр (потёртости его свидетельствуют об этом) опускался тогда в карман отороченного передника.

В Ялте Евгения Яковлевна Чехова продолжала следить за хозяйством так же, как она делала это в Мелихове - в этом отношении мало что поменялось: проступали в памяти домочадцев и гостей характерные черты живого «полного» дома. С матерью писателя были очень дружны И. А. Бунин и А. И. Куприн, отметивший, что почти всегда во время обеда «за столом бывал кто-нибудь приглашенный» и то, как «трудно было не поддаться обаянию этой простой, милой, ласковой семьи», где «чувствовалась постоянная нежная заботливость и любовь». Эта атмосфера во многом создавалась усилиями Евгении Яковлевны.

А сколько труда и прилежания требовало это гостеприимство! Следя за хозяйством сквозь круглые стёкла очков, кроткая Евгения Яковлевна наблюдала, чтобы всего было довольно, чтобы никто из гостей не был обделён. Тогда стол принимал вид, который можно описать словами Вашингтона Ирвинга: «…Там были знаменитые ореховые пирожные, тающие во рту, рассыпчатые, хрустящие под зубами нежные пончики; были пирожные из сладкого и пирожные из слоеного теста, пирожные имбирные, пирожные медовые – вся пирожная порода вообще. Там были также яблочные пироги, пироги с персиком и пироги с тыквой; нарезанная ветчина и копченая говядина; сверх того, чудесные лакомства из сливового варенья, персиков, груш и айвы, не говоря уже о тушеной рыбе и жареных цыплятах».

О деятельности и характере матушки писателя красноречиво рассказывает друг семьи Чеховых Т. Л. Щепкина-Куперник: «Я никогда не видела, чтобы Евгения Яковлевна сидела, сложив руки: вечно что-то шила, кроила, варила, пекла… Она была великая мастерица на всякие соленья и варенья, и угощать и кормить было ее любимым занятием. <…> Принимала и угощала как настоящая старосветская помещица, с той разницей, что все делала своими искусными руками, ложилась позже всех и вставала раньше всех».

Упомянутый простой футлярчик для очков позволяет нам и сейчас живо представить ту «уютную фигуру в капотце и чепце», - по словам Щепкиной-Куперник, - и тот описанный ею момент, когда Евгения Яковлевна приходила к ней на ночь, когда та уже собиралась заснуть, и ставила на столик у кровати кусок курника или еще чего-нибудь, говоря со своим милым придыханием: «- А вдруг детка проголодается?..»

И о том, как Татьяна Львовна любила подолгу сидеть у неё в её комнатке и слушать её воспоминания, которые большей частью сводились к «Антоше»: «С умилением она рассказывала мне о той, для нее незабвенной минуте, когда Антоша — тогда еще совсем молоденький студентик — пришел и сказал ей: — Ну, мамаша, с этого дня я сам буду платить за Машу в школе! — С этого времени у нас все и пошло… — говорила старушка. — А он — первым делом. — чтобы все самому платить и добывать на всех… А у самого глаза так и блестят — «сам, говорит, мамаша, буду платить». И когда она рассказывала мне это — у нее самой блестели глаза, и от улыбки в уголках собирались лучи-морщинки, делавшие чеховскую улыбку такой обаятельной». Евгения Яковлевна передала эту улыбку Антону Павловичу и Марии Павловне, в формировании характеров которых сыграла значительнейшую роль.

Однажды в Мелихове она сказала: «Мои дети любят меня каждый по-своему. И я стараюсь любить каждого из них так, как это нужно именно ему». Так было и в Ялте. И позже, уже Мария Павловна Чехова тщательно сохраняла все предметы, принадлежавшие матушке, включая и этот футляр для очков, чтобы и мы знали и помнили об этой удивительной и доброй женщине.